– А ты, что ты испытываешь ко мне? Посмотри на меня, прошу тебя… прошу. Скажи мне. – Мэтью был вынужден наклониться к Констанции поближе, чтобы услышать ее ответ сквозь шум усилившегося дождя.
– Я… я не знаю, Мэтью, правда не знаю. Мне все это кажется каким-то нереальным. Разве можно внезапно осознать это? Такие чувства должны созреть.
– Они и зрели годами.
Констанция снова подняла взгляд на Мэтью.
– Но ты никогда даже не намекал мне о своих чувствах, почему?
– Да разве я мог? Да и сейчас не должен был говорить о них, потому что мой конец уже близок.
– О нет, нет! – Констанция зажала ладонью рот Мэтью и приникла головой к его груди.
– Не расстраивайся, дорогая, не расстраивайся. Мне не следовало этого говорить. Слова мои прозвучали, как жалость к самому себе, но тем не менее это неизбежно. Однако я… не жалею о том, что ты узнала о моих чувствах, нет, не жалею.
– Ты… ты можешь прожить еще много лет.
– Да какие там много лет. – Мэтью медленно покачал головой. – Еще одна такая зима, как прошедшая, и…
– Нет, нет. – Констанция схватила юношу за руки. – Не говори так.
– Но это же правда. А знаешь что? Я сейчас так счастлив, как никогда в жизни. Я ведь уже умирал много раз, когда думал, что ты выходишь замуж за Дональда. Но теперь это не имеет такого уж большого значения… и я знаю, что не предал его, рассказав тебе о своей любви. Когда ты выйдешь замуж…
– Теперь я не могу выйти замуж за Дональда.
– Что? – Мэтью сжал ее ладони в своих. – Но ты должна, должна выйти за него. Ты – вся его жизнь, для него во всем мире не существует никого, кроме тебя. Я очень хорошо знаю брата. Да, он властный, надменный, но к тебе он испытывает искренние и глубокие чувства.
Вспышка молнии осветила убогую комнату, заставив девушку вновь прильнуть к Мэтью с такой силой, что он опрокинулся на пол. А когда прозвучал гром, раскат которого, казалось, ворвался в дом сквозь открытую дверь, Констанция буквально вжалась в тело Мэтью. И уже никакая сила не могла помешать тому, что неизбежно должно было случиться…
Они лежали на голом полу, в костре потрескивали дрова, дождь стучал по черепице, залетая в окна и дверь. Как ни странно, но протестовать, хотя и робко, попытался Мэтью. Нет! Он не мог поступить так подло по отношению к Дональду. И даже когда ладони Мэтью начали ласкать податливое тело Констанции, разум продолжал умолять его остановиться, но было уже слишком поздно.
Да, слишком поздно. И когда молния вновь осветила комнату, прозвучавший крик Констанции был вызван не страхом, а страстью и болью, пронзившими ее тело.
Все закончилось. Мэтью перекатился на спину, закрыл лицо ладонями и застонал. А Констанция лежала с закрытыми глазами, не шевелясь и почти совсем не дыша, как бывает у людей, умирающих во сне.
Внезапно дыхание вернулось к ней. Мэтью резко повернулся к девушке и заключил ее в объятья.
– О, Констанция! Любимая.
Но она не обняла Мэтью. Даже когда снова прогремел гром, девушка не прижалась к нему. У нее просто не было сил, ей казалось, что тело больше не принадлежит ей. Еще несколько минут назад она была девушкой, невестой, которая боялась грозы. А теперь уже изменилась настолько, что даже может спокойно слушать раскаты грома.
Словно прочитав ее мысли, Мэтью заглянул ей в лицо и торопливо заговорил:
– Прости меня. Боже мой, прости меня, Констанция. Ты постараешься забыть об этом, да? Забудь обо всем. Если Дональд узнает, он убьет меня. Да, убьет. – Мэтью кивал головой, словно опровергал невысказанные возражения Констанции. – Он перережет мне глотку, как делает это со свиньями. Господи! Если бы только это был не Дональд. Я не хочу причинять ему боль, ни в коем случае не хочу.
Констанция мягко отстранила юношу и привела в порядок свою одежду.
– Теперь я не могу выйти замуж за Дональда, но… я могу выйти за тебя, Мэтью. Я буду ухаживать за тобой, ты получишь свою долю за ферму, и мы сможем уехать, чтобы сменить климат.
Мэтью присел на корточки и закрыл лицо руками. Когда он отважился вновь посмотреть на Констанцию, то медленно произнес:
– Я… не вправе потребовать свою долю за ферму, потому что ничего не вложил в нее. Отец может дать мне что-то, но исключительно по доброте. Но если я уеду и увезу тебя с собой, Дональд тоже уедет с фермы. Я знаю это, сердцем чувствую, он не переживет повторного бесчестья, повторного отказа. Понимаешь, Дональд всю жизнь страдает от того, что его не признают. Ведь он незаконнорожденный, а к ним всегда такое отношение. Странно, но я понимаю его чувства, и если увезу тебя, он не сможет этого вынести. Более того, его уход будет означать крах для нашей фермы, потому что отец болен, ты сама видела, как он страдает от ревматизма. Так что ферма держится исключительно на Дональде.
Констанция медленно поднялась с пола, отряхнула пыль с юбки. Затем так же медленно направилась к скамье, села на нее и, положив на стол сцепленные руки, склонила на них голову. Мэтью тоже подошел к столу и сел напротив. Девушка подняла голову и взглянула на него.
– А ты сможешь пережить, если я выйду замуж за Дональда? – спросила она.
Прежде чем ответить, Мэтью дважды сглотнул комок, подступивший к горлу.
– Мне придется это пережить. Тут уж ничего не поделаешь. Однако теперь мне будет не так больно, поскольку у меня есть частица тебя, которую я буду хранить до последнего вздоха. И все же… нельзя было допускать, чтобы это случилось. Это моя вина… моя вина…
Глядя на склоненную голову Мэтью, Констанция поняла, что видит перед собой не только больного, но и слабого человека. Он настолько слаб, насколько силен Дональд. Но в случившемся нельзя винить только его. Констанция понимала, что большая часть вины произошедшего лежит на ней, поскольку без ее согласия Мэтью, скорее всего, осмелился бы лишь поцеловать ее. А если бы и решился на большее, она смогла бы при желании оказать ему сопротивление, так как физически была сильнее. Но она не стала сопротивляться.